Снежная Королевна
- Ты уснула? – в наступившей предутренней тишине мой голос показался мне кощунственно-громким и чужим.
- Нет… - она пошевелилась, не открывая глаз. Её длинные пушистые ресницы вздрогнули вместе с тенью, которую они отбрасывали на белые, будто выточенные из слоновой кости, щеки. - Передай мне сигареты…
Шуршание простыни.
продолжение
- Держи…
Она благодарно кивнула и, всё так же, не открывая глаз, вытащила длинную изящную сигарету. Её пальцы, тонкие с бежевыми острыми ногтями, легко прошуршали по плёнке пачки. Она отправила сигарету в рот. Я щёлкнул зажигалкой. От огня взметнулись коричневые тени. Её щёки вздрогнули и плавно втянулись внутрь, образуя милые ямочки. Огонь зажигалки потух, оставив лишь красноватую искру на кончике сигареты. Она, придерживая тонкую сигарету двумя пальцами, приоткрыла губы, и из них заструился пряный дым. Он волнами и клубами, медленно поднялся к потолку, играя в свете уличного фонаря, что так бесстыдно наблюдал за нами сквозь оконное стекло. Я следил за ним как завороженный, так что даже не заметил, как она приоткрыла глаза.
Шуршание простыни.
Она с ленивой грацией легла повыше на подушку и зажмурилась. Во вновь наступившей тишине раздавались лишь потрескивания сигареты да два мерных дыхания.
- Хочешь пить?
Она покачала головой и чуть облизнула губы.
Шуршание простыни.
- Представляешь, мой младший брат нашёл родительские кассеты с порнографией… - я будто бы продолжил давно начатый разговор. - Захожу к нему в комнату, а у него щёки горят, глаза на выкате. Сказать ничего толком не может, только испуганно улыбается. Ну, я его успокоил, мол, ничего страшного, когда-нибудь и с ним такое будет…
Её щёки вновь плавно втянулись, а губы, тонкие и чувственные, через пару мгновений выпустили струйку дыма.
- Детям нельзя смотреть порнографию, - её голос из-за сигареты стал глухим и терпким.
- Но ты же смотрела…
- Ну и что из меня получилось? – в голосе звучала усмешка, но губы не улыбались. – К тому же я была постарше. Ему ведь двенадцать, да?
- Через два месяца будет. У нас с ним разница в тринадцать лет…
Я подал ей пепельницу. Она стряхнула туда тёмный кончик сигареты, и вновь задумчиво отправила её в рот.
Шуршание простыней.
Предутренний туман обволакивал сонную улицу. Он вползал в квартиру через открытую форточку и оконные щели. Стало холодно. Её мерно поднимающиеся и опускающиеся голые точёные груди покрылись пупырышками замёршей кожи. Соски затвердели и стали торчать вызовом утренней прохладе. Совсем недавно – не больше четверти часа назад – они торчали совсем по другой причине. Кровать была полна жаркого марева страсти, движений – то беспорядочных, то ритмичных, - скрипов и стонов. Теперь от этого не осталось и следа. Простыни остыли, чресла успокоились, и она вновь превратилась из страстной любовницы в снежную королевну. Эта метаморфоза наступила незаметно и вместе с тем резко. Щёки её вновь стали мраморно-бледными, волосы прямыми, руки – холодными, а тело из мягкого, податливого и отзывчивого на любые ласки – твёрдым, упругим и чужим. Она взялась за сигарету. Она холодная и далёкая. Она чужая женщина. Она чужая жена.
И только в чём-то неуловимом, быть может в уголках глаз, чуть тронутых усталостью после бессонной ночи, быть может, в глубине тёмных зрачков, чуть прикрытых веками, или в лихом разлёте тонких бровей я угадывал задорную девочку-подростка, юную девушку, что так любила меня когда-то и, я был уверен, любит до сих пор.
Я зачаровано и отстранённо смотрел на её стройное упругое тело, белую кожу в ряби от утренней прохлады. Меня вновь начал мучить старый вопрос – будто старая рана вновь дала о себе знать. Будто у ветерана заныли ампутированные ноги…
- Почему ты вышла замуж?
Казалось, вопрос её не удивил. Она повела плечами.
- Случайная беременность, ты же знаешь.
- Знаю… И всё же почему? Ты могла сделать аборт, раз не любила его…
Она усмехнулась. И в этой усмешке был ответ. Она бы ни за что не пошла против совести. Она купила жизнь малыша ценой смерти той юной весёлой девушки, что я так любил. Этот выбор дался ей нелегко, и всё же она затушила своё солнце, оставив в сердце лишь холодный блеск сталактитов, мерно освещаемый кончиком её сигареты. Но она не смогла смириться, не смогла жить в родном городе, где всё напоминало ей о былой свободе. Я вспомнил, как они с мужем уехали в другой город к его родственникам через неделю после свадьбы. Эти воспоминания по-прежнему казались пьяным бредом. Я тогда был очень зол на неё, за её «измену», потому не сделал ничего, чтобы расстроить свадьбу. Хотя это, конечно, не было изменой – мы ведь даже не встречались… А когда марш Мендельсона для её уже отзвучал – я бросился заливать своё горе, да так что даже об её отъезде мне потом рассказали друзья…
Шуршание простыни.
Она подкурила вторую сигарету от искорки первой. Я чувствовал, что разговор ей не приятен. Не менее неприятен, чем мне. Но отступать было поздно, и я решил закончить его во что бы то ни стало.
- Но всё же ты вернулась в город и нашла меня… Зачем?
Она молчала. Потом вдруг приподнялась на локте и поцеловала меня. Я ощутил терпкий табак на её губах. Её горький язык вторгся в мой рот, заскользил по нёбу и моему языку. Она отстранилась. Я смотрел на неё всё с тем же вопросом в глазах.
- Зачем ты ве… - она прикрыла мне рот двумя пальчиками, держащими сигарету. Потом вновь затянулась дымом, отдала мне недокуренную сигарету, поцеловала меня в шею и стала медленно поцелуями спускаться вниз по груди и животу. Понять, чего она хочет, было не трудно. Я тут же почувствовал возбуждённое шевеление ниже живота. Она тихонько усмехнулась, лизнув пупок, и продолжила спуск. Я почувствовал её губы и язык. Она с улыбкой подняла глаза на меня и вновь встретила мой вопрос. Улыбка сползла с её губ. Я сел и поднял её за плечи.
- Не уходи от ответа. Почему ты вернулась? Где твой ребёнок и муж? Что произошло?
По её лицу проскользнула гримаса. Она забрала у меня сигарету, сделала несколько глубоких затяжек и, закрыв глаза, отклонилась, опёршись спиной о стену.
- Ребёнок прожил два дня. Мужа я бросила там.
Она затушила недокуренную сигарету, сильно вдавив её в дно пепельницы, стоявшей на кровати.
Шуршание простыни.
Я поставил пепельницу на пол и обнял её. Мы занялись любовью. Потом она затихла в моих объятьях. Холодное, изредка подрагивающее тело с «гусиной кожей», тонкие руки с длинными пальцами, обвившиеся вокруг моей шеи, спутавшиеся волосы, пахнущие терпким дымом, белые щёки, влажные от слёз… Сердце снежной королевны начало таять, и ручейки сбегали из её глаз на мою грудь. Я тихонько гладил её плечи и спину.